Фольклор

Сегодня день выдался неэкскурсионный. Мирча запланировал потратить его на розыски отца, к которому должна была привести ниточка Лучии Матей. Однако проснувшись от утреннего холода, глядя, как разгорается на противоположной стене красноватая рассветная полоса, он изменил мнение. Предыдущий вечер был заполнен размышлениями о Дж… о Драку… о вампирах. Что это? Есть оно или нет? Было или померещилось?

Так. Будем исходить из того, что – было. Что это значит? Значит, Мирча не единственный, кто мог видеть этих сверхъестественных обитателей Карпат. Местные жители их наверняка встречают – пусть не пачками, но хотя бы время от времени. Следовательно, если расспросить как следует, можно совершить важное открытие… Конечно, не прямо в лоб – где тут у вас проживают вампиры? Так и в полицию загреметь недолго. Надо исподволь…

Утренние Карпаты были великолепны. На далёких склонах – домики мельче сахара-рафинада. Меховые неровные полосы леса. Прекрасные пейзажи… И никакого результата. Днём люди обычно работают. И им нет дела до вампиров.

Лишь в третьем дворе второй деревни из тех, которые успел обойти, его подкарауливала удача.

– Здравствуйте, меня зовут Мирча, Мирча Кордеску. Я историк. Вот мои документы, пожалуйста, можете посмотреть.

– Зачем мне ваши документы, товарищ, то есть вроде бы теперь господин, Кордеску? Я и так вижу, что вы не из колхозного правления… Так чем вам помочь?

У крестьянина тёмно-загорелое лицо с выражением той первозданной хитрецы, которое часто прилипает к простым загорелым морщинистым лицам, и тот неопределённо-пожилой возраст, который рано становится свойствен людям, живущим физическим трудом. Чисто выметенный дворик алеет деревенскими мальвами, такими высоченными, что их цветы прикрывали снизу голубые наличники окон недавно побеленного дома.

– Я собираю фольклор. Предания, легенды, сказки…

– Говорите, сказки?

– Да. Особенно страшные. И ещё рассказы о всяких фантастических существах: ведьмах, привидениях, вампирах, ну, и так далее. И особенно – нет ли уголков, ходить мимо которых по ночам вы бы не посоветовали?

По мере того, как Мирча расписывал, что ему хотелось бы узнать, хитрые морщины расплывались в понимающей улыбке. Но как только историк закончил, крестьянин помотал головой:

– Много ли мы тут знаем? Это вы из Бухареста, образованные, читаете, наверно, на языках. А мы люди простые, ничем не фантастические.

Мирча ждал. Он тоже был человеком в достаточной степени простым и понимал, что собеседник набивает цену.

– Нет, не то, чтобы у меня не накопилось чего порассказать… сделал первый шаг крестьянин. – Рассказать найдётся чего. Только вот у меня тут… это…

– Что?

– Рубероид. Крыша прохудилась. Недосуг мне, надо перетаскать/

– О чём речь! – Мирча оценил прямоту. – Показывайте, что и куда тащим.

Поставленные на попа рулоны рубероида сомкнули ряды в тени сарая, похожие на осмолённые берёзовые стволы. По всей видимости, хозяин не собирался предпринимать с ними никаких активных действий, пока к нему во двор своими ногами не пришла дармовая рабочая сила. Однако Мирча, преисполненный городского почтения к нелёгкой сельской доле, трезво полагая, что ничем, кроме таскания тяжестей, не может отплатить человеку двумя головами ниже его, противиться не стал.

Они перетаскали липковатый размякший рубероид из сарая, где в дощатых углах пауки млели на ниточках полуденного света, под навес на дворе. А после сели побеседовать. И попуятно крестьянин точил косу на оселке из чёрного турецкого камня. А Мирча отведывал простое деревенское угощение, поставленное перед ним.

– Так ведь как сказать… Не советовали бы вам ходить по буковинскому лесу, днём или ночью – всё равно. Лесу в Карпатах разбросано густо, а вот как распознать, какой лес – именно тот, буковинский? Ну, он сплошь из елей, там, в горах, повыше. А главная примета – там, в лесу, замок. А в замке – граф…

– А что за граф?

– Так я рассказал бы. Так недосуг мне, лужок вот выкосить надо. Сыновья у меня – один женился и переехал в другую деревню, второй в городе…

– Давайте я вам помогу.

– Как можно гостя работать заставлять?

– Я не гость! Я теперь ваш, буковинский. И мне нужно знать, что у нас за последние годы творилось.

– Тогда какой разговор! Помогайте, а я расскажу.

После нескольких неудачных попыток, когда едва не подсек хозяину ноги, косьба у Мирчи стала получаться на заглядение.

– Да я даже не знаю, о чём вам и рассказывать. Вот разве что про налог на выпечку хлеба, только вы всё равно не поверите… Не надо? Ну, тогда про партийного начальника, которого присылали к нам лет десяток назад… Тоже нет? Да, ваша правда, не больно-то этот случай на правду похож. Ничего не поделать, придётся вам слушать чистую правду. Когда прибрал Господь Георгицэ и вместо него стал править Николае, чем-то ему наш граф не полюбился…

– А какой у вас граф?

– А вы не перебивайте! Дойдёт речь и до графа. Что так высоко взялись косить, вся трава остаётся? Вот, так-то лучше. Граф был, где он всегда бывает, у себя в замке, а слуги его были на кладбище, и, как солнце зайдёт, оживали и графу прислуживали. Так-то… Николае прислал своих людей, и они среди бела дня всех графских слуг перебили.

– А что сделал граф?

– Граф? Само собою, разгневался. Запер в горах людей Николае и стал их убивать в отместку. А они ему говорят: "Нас убьёшь – другие придут, взорвут твой замок со всем лесом вместе. Уходи подобру-поздорову". Так и прогнали графа. Надолго… А нынешней зимой он вернулся. Николае убил и вернулся.

Мирча воткнул косу в землю. Возмущение рвалось через край.

– Знаете, я, конечно, понимаю, что это легенда, но – это неправильно. Чаушеску казнили по приговору трибунала. При чём здесь граф?

– Так-то оно так, а всё-таки без графа не обошлось.

– Но я отвечаю за свои слова! Я сам был в декабре на Университетской площади и не видел никакого графа!

– Ну вот, я ж говорил – не поверишь! А спорить зачем? Вам из Бухареста одно видно, нам с Буковины – другое. Кто из нас знает, как правильнее?

Потолстевший лунный серп висит в оконном проёме. Ниже серпа засияли золотые волосы.

– Мирча!

– Дженни! Пожалуйста, заходи! Нет, одну минуту, я сам к тебе выйду.

Остывший ночной воздух – ничего, кроме неба и чёрных гор. От Дженни веет холодком несбыточности. Строго вопрошает она:

– Что тебе нужно? Зачем ты ищешь не-мёртвых? Зачем собрался в замок? Не ходи! Не-мёртвые не такие злые, как вы придумываете, но если ты сам придёшь в замок, то мне их не удержать.

Гладкий белый камушек просвечивает сквозь её босую ступню.

– Значит, вы удерживаете других не-мёртвых? А сами вы крови не употребляете? Скажите, ведь нет? Я так и думал. Вы добрая. Вы, наверное, миллионы лет живёте здесь в горах. Наши предки оставили нам легенды о добрых волшебницах, обитавших рядом с людьми… Извините, это всё так, фольклорный поток сознания. Рядом с вами я теряюсь, не знаю, что говорить. Я не собираюсь причинять вреда не-мёртвым. Просто вы в прошлый раз упомянули Дракулу, и я заинтересовался… Ведь моя специальность – румынская история. Поэтому хочется, хотя бы для себя, выяснить: Дракула – это бывший Влад Цепеш? В самом деле так?

Нет, Мирча не настолько тёмный, чтобы не слышать о том, что на Западе пишут книги и снимают фильмы о вампире Дракуле. Ничего из этой продукции, к которой он заранее испытывал снисходительное презрение (хотя и определённое, тщательно забиваемое любопытство), видеть и читать ему не довелось. Но в университете говорили на одной лекции, что совпадение с прозвищем Цепеша чисто случайное. Что англичанин или ирландец, написавший первый из этой серии роман, имел весьма приблизительное понятие о биографии валашского господаря и соблазнился звучанием непривычного имени, которое показалось ему зловещим. Роман приобрёл популярность. Таким образом, исторический герой отождествился с бульварным персонажем. Что, конечно, недоразумение и просто чепуха.

А вот, оказалось, не чепуха…

Дженни о нём рассказывает увлечённо. То сочувственно. То слегка насмешливо. То восторженно. То с горячей жалостью, от которой у Мирчи встают дыбом волоски вдоль хребта: ведь, что ни говори, такая жалость – доказательство плотной, почти слиянной близости.

Но что между ними может быть общего? Между ней – и тем, чей портрет Мирча едва не осквернил пририсованными фломастером клыками?

– Дженни, я вот что собирался спросить… Местные жители придумывают о нём какую-то ерунду. Вроде бы это он устроил декабрьскую революцию. Ведь это неправда?

– Мирча, ведь это правда…

И так же увлечённо принимается говорить о том, что видела, в чём участвовала сама. И тут уже Мирча её подправляет – тем, что видел, в чём участвовал сам. И довольно долго так продолжается – пока вдруг не приходит к нему понимание: но ведь это ужасно! Это в голове не укладывается: в революции, которую он числил среди главных своих достижений, буйствовали вампиры! Значит, он с Владом Цепешем выступал на одной стороне? Смешное, с одной стороны, открытие. А с другой, очень неприятное… Так вот, значит, чьей это волей было создано? Вот кто тебя использовал, Кордеску?

Лучше бы оказался прав господин Паску со своим мировым капиталистическим заговором против Румынии!

– Дженни, хватит, пожалуйста. Много было крови, не хочу больше вспоминать. Лучше расскажи о себе. Ведь ты совсем недавно была жи… была историком, да? Где ты изучала историю?

– Гарвард…

Произносит с таким усилием, словно теперь ей трудно вспоминать.

– Гарвард! Здорово! Ты очень умная, я сразу понял. Ничего, что я перешёл на "ты"? Ведь мы ровесники. Извини, что говорю по-румынски: мой бухарестский вариант английского ты вряд ли разберёшь. А ты отлично говоришь на нашем языке, безо всякого акцента, честное слово. Сколько языков ты знаешь? Из какого ты штата, сколько тебе лет?

было