Первое неоправленное письмо вещей овечки Миорицы своему возлюбленному

Здравствуй, Мирча!

Вот видишь, не пишу ни "любимый", ни "дорогой", ни какое-нибудь другое официальное или ласковое обращение. Потому что уж и не знаю, имею ли на него право, после того, как ты настолько резко уехал от меня и из Бухареста, в чем не было ни малейшей необходимости. Разве профессор не предлагала тебе остаться в аспирантуре? Ты сам не захотел, и я до сих пор не знаю, почему. На все мои вопросы ты отвечал, что у тебя плохие отношения с родителями, и очень глупо, таких плохих отношений не бывает. Я знакома с твоими родителями, они нормальные люди, хотя иногда слишком придирчивые, ну, как все старшее поколение, наверно. Неужели ты не мог бы с ними помириться? Хотя бы ради нас? Но очень подозреваю, что ты, Мирча, все врешь, и ты все-таки уехал искать эту самую древнюю таинственную не то голову, не то чашу, или чем ты там заморочил свою собственную голову путём чтения Ионеску - такого же сумасшедшего, как ты сам. Мирча-Мирча, когда же ты повзрослеешь? В нашем возрасте стыдно доверять тому, что пишут в книгах.

Но я пишу не затем, чтобы поругать тебя, а чтобы поделиться своими снами. Почему-то ты мне все снишься, и как-то необычно. Этой ночью, к примеру, я увидела, что ты в нашем университетском конференц-зале наигрываешь песню "Revolution" группы "Tomorrow" на пастушеской флейте, а вокруг сидят "новые даки", Пэтрашку там, Ласло, с которым, помнишь, мы к тебе как-то домой завалились, и слушают с таким серьезным, озабоченным видом! Всё утро вспоминала этот сон, ужасно смешной, так что за завтраком младший братец вредным голосом спросил, над чем это я так хохотала в ванной: неужели у меня выросло что-то новое и необычное? Отговорилась, будто засмеялась от неожиданности, когда из крана вдруг пошла горячая вода, хотя если бы такое на самом деле произошло, стоило бы, наверно, молиться, а не смеяться: горячая вода в нашем районе, да ещё на верхнем этаже, да ещё в час, когда вся масса жильцов лезет умываться - это чудо, если не мираж.

Вроде бы весело. Но когда я уходила на работу и на лестничной клетке споткнулась о корень, похожий на осьминога (помнишь, наверное, нашего соседа дядю Лучиана, который вырезает по дереву и у которого уже в квартире не помещается материал) – ну и вдруг, то ли мне показалось, что этот осьминог нарочно подставил мне подножку, то ли что-то ещё, но, в общем, веселье куда-то растворилось. Наоборот, будто солнце зашло за тучу, и стало ужасно тревожно. Будто с тобой что-то плохое вот-вот должно произойти…

Само собой, меньше всего на свете тебе нужны мои опасения. Может, я по натуре отличница-зануда? И себя доводила, и тебя доводила - до того, что ты на меня кричал: "Не смей давить на меня, Миорица! Хоть ты-то на меня не дави!", - и сам же потом утешал, когда я плакала. А на самом деле, я не стремилась давить на тебя ничуточки, просто мне частенько хотелось тебя предостеречь, и это чистая правда. Но так сильно, как сейчас, я за тебя боялась всего раза два. Первый раз, помнишь, когда ты со своими сумасшедшими и полувыпившими друзьями меня затащил на ваше очередное сборище на чьей-то квартире, где постоянно хлопала дверь на лестничную клетку, где сидели на стульях, на тахте и просто на полу, а из кухни выплывали клубы дыма, плотного, как паутина, долго державшегося в воздухе - судя по запаху, там варилось что-то несъедобное, например, очередная доза философского камня - и я боялась к чему-либо прислониться, и куда бы ни упал мой взгляд, за все грозил смертный приговор. Я бы тебя сразу оттуда утащила, но ты уже сцепился с каким-то лохматым очкариком по вопросу, указывает ли совпадение веселых поминок в народной ирландской песне "Поминки по Финнегану" с дакийским похоронным обрядом на древность самой песни или на то, что здесь всплывает какой-то индоевропейский архетип, и я махнула на все рукой и даже не слишком расстроилась, когда сборище перешло на тему революции. В том, что революция скоро произойдет, вы не сомневались, и трудность была исключительно в том, чтобы повернуть ее в свою пользу - в чью именно, до меня не совсем дошло, потому что одни выступали за то, чтобы страна вернулась к нормальному западному пути развития, другие отстаивали дакийскую самобытность, третьи горой стояли за панрумынский проект (что это за зверь такой, даже сейчас понятия не имею), а был там еще один монархист с зубами в шахматном порядке, так он громче всех сокрушался, что некого посадить на трон, потому что древние монаршие роды иссякли, а Гогенцоллерны неаутентичны, и нет смысла их возвращать.

Тут встает совсем незнакомый тип - то есть там все в основном были мне незнакомые, но знакомые хотя бы по внешности, а этого я больше никогда в твоем окружении не видела - и объявляет: "Как это некого? А вот же - Мирча! Имя у него подходящее - как у государей из династии Бассарабов. Историю пять лет изучал, а, значит, крупных ошибок не наделает". Вот так он очень авторитетно – уверенно сказал. И все, главное, согласно взревели! Всем понравилось это предложение!

А вот что чувствовала я – ты, наверное, это осмеёшь… В первый момент мне стало ужасно приятно. Как будто в тебе на самом деле течёт древняя княжеская кровь, и я всегда это знала, почему и заметила тебя ещё на первом курсе, я с тобой пришла и, значит, тоже могу гордиться причастностью к этой высокой монаршей судьбе - вот видишь, какая я тоже глупая бываю! А секунду спустя до меня дошло, что в любой многолюдной компании обязательно есть стукач, может быть, этот самый неведомый тип и есть провокатор, и если он донесет, тебе ведь даже доучиться не дадут, меньше года осталось, хотя ты сразу принялся отшучиваться и вообще для тебя это было не всерьез. И на тебя правда наверняка бы донесли, я уверена, но меньше чем через месяц был декабрь, была площадь, был расстрел Чаушеску, и вот тогда я во второй раз, на полную катушку, за тебя боялась, потому что тебя, конечно же, понесло, вперед и с песней, в самую чуму (кто сомневался бы!), и двое суток не поступало вестей, где ты и что с тобой.

Вот такие это были два случая. Но тогда, по крайней мере, было ясно, чего бояться, а сейчас? Может быть, мне тревожно просто потому, что ты от меня далеко? Ладно, не принимай близко к сердцу.

Ну, вот, как будто бы и все, заканчиваю письмо. Знать бы еще, куда бы его отослать бы.

Твоя бывшая староста, грустная Миорица