Третье неотправленное письмо вещей овечки Миорицы своему возлюбленному
Вот сейчас я жалею, Мирча, что не отправила тебе предыдущие два письма. Потому что сегодня мне приснился совсем невеселый сон: будто ты на самом верху какой-то полуобвалившейся башни обнимаешь другую девушку. Подразумевается, вы только что поженились, а вся свадьба где-то внизу, и только вы вдвоем сюда на верхотуру взобрались. Лица невесты не разобрать, его обволакивает фата, но платье совсем не невестино, просто белое, ветхое, и что-то в нем было неправильное… что, я не успела осознать, потому что проснулась. И, главное, будто бы ничего особенного, по смыслу сон совсем не страшный – а вот проснулась я вся в поту и долго ещё тряслась. И повторяла почему-то: "Волчьи зубы, медвежьи когти", - хотя никто не говорил таких слов в моём сне…
Почему я жалею, что не отправила предыдущие письма – потому что если бы отправила, между нами поддерживалась бы какая-то ясная связь. Или разорвалась бы эта, неясная. А так я не знаю, что и думать. И ты не будешь знать, что думать, получив это моё письмо. Ты, наверное, решишь, что я ревную. И что я не имею на это никакого права. И, в общем, действительно: если так долго ни ты мне, ни я тебе, значит, мы оба свободные люди, и ты можешь обзавестись девушкой, особенно после того, что я тебе в прошлом письме про нас с Ласло написала, пусть даже ты его не читал.
Но насчёт Ласло ты, Мирча, даже не думай: он всё понял правильно. Теперь он мне – просто друг. Он сам сказал. Говорит ещё, что хочет выбросить мой образ из головы, потому что я – девушка однопартийца, а это неблагородно – отбивать девушек у своих. Поэтому, чтобы избавиться от образа меня, он подобрал на сборище анархистов нечто противоположное. Противоположное стрижётся под машинку, ходит всегда в свитере и джинсах, носит три серьги в ушах – две маленькие симметрично, одна крупная отдельно на верху ушной раковины. Зовут Иль. Как по-настоящему, даже анархисты не знают: Иляна? Илона? Илария? Может, Ильдико? Мне очень нравится её крупная серьга, с перламутром и мелкими камушками, надо спросить, где она такую купила, пока Ласло с ней не разбежался. А рано или поздно так и получится, потому что для Иль каждый, кто говорит о великом будущем румынского народа – фашист, а каждый, кто интересуется религией – мракобес, а тогда получается, у Ласло в друзьях одни мракобесы и фашисты.
А я не то чтобы мракобеска или фашистка, я их просто всех выслушиваю. Как выслушивала тебя, хотя теперь вижу, что тебе это вряд ли было надо, но так уж у меня устроены рот и уши, что я чаще слушаю, чем говорю. И всё чаще мне кажется, что я слышу что-то такое, чего не слышат другие. На любом расстоянии. Даже то, что происходит вокруг тебя там, на Буковине – слышу лучше, чем ты, потому что в некоторых вещах ты бываешь ужасно непроницательный. Потому что я вдруг вспомнила, откуда эти слова, от которых у меня и сейчас мороз по коже: из сказки, в которой невеста приготовила для жениха букет, в который вплела волчьи зубы и медвежьи когти. Вопьются они ему в грудь, и жених погибнет…
Не думай, что я ревную. Просто поосторожней там с девушками, потому что где-то в Бухаресте бывшая староста группы Миорица за тебя боится.
Твоя как всегда вещая Миорица
